Кристальные люди

Мне пять лет, наша семья переезжает в дом на Набережной, и я завожу первые знакомства во дворе с клюшкой в руках. Клюшка — пластиковая, шайба — пластиковая, мы возюкаемся у подъезда на хорошо утоптанном снегу. Саратовский мальчик 1970-х, если он не играет в хоккей, либо серьезно болен, либо совсем уж ботаник. Вокруг него быстро вырастает забор отчуждения, может, и не высокий, но кому охота через него перекрикиваться. Если из-за Волги, из долгих, уползающих к Казахстану степей, приходит ветер, фонарь у подъезда скрипит зубами, а пустышечная шайба начинает метаться, как черная кошка.

Наши детские зимы в Саратове стояли холодные, и что такое «мороз пуще затрещал да сильнее защелкал» мы знали не по сказкам Александра Роу. В доброго дедушку, оставляющего под елкой приятные подарки в новогоднюю ночь, впрочем, я уже не верю: нетерпение проверило. Огромный, почти в мой рост, Дед Мороз был выпотрошен мною утром 31 декабря 1973 года, пока родители отвлеклись на приготовление салатов. Я дернул деда за мешок, он оказался крепок, дернул сильнее («мы не привыкли отступать»), и полотняный мешок оторвался вместе с дедовой рукой, затрещала вся белая, в пол, шуба, я продолжал в ужасе разжимать мертвую хватку дедовой руки (в киножурнале «Хочу все знать» такого не показывали), пока узел не ослаб и на пол не вывалилась — вместо обещанного подарка — гора конфетных фантиков. Их еще недавно собирала моя старшая сестра.

Предыдущее поколение на вопрос «кем ты хочешь стать, мальчик» гордо отвечало: «Пожарником!» Красные машины с лестницей на крыше своим боевым видом напоминали «Катюши» — огненный символ Победы из фильмов про войну. Мальчишеский дух ликовал, слыша вой пожарных сирен: в серьезный бой идет суровая дружина!

Мы же все росли хоккеистами. Пластиковые хоккейные шлемы были привлекательней, чем блестящая каска пожарника, и мы выбрали другую «красную машину».

Я еще ни читать, ни писать не умею, только порчу книжные страницы каляка-маляками, а в моей зрительной памяти навсегда остались — вместе с Ильей Муромцем*, летящем на красном коне над домами-теремами, Буратино и Мальвиной, — хоккейные сценки из фотоальбома «58:9». Канадский вратарь Сет Мартин, стоящий на коленях после пропущенной шайбы. И Борис Майоров, хлопающий по плечу защитника Карла Брюэра (Тарасов звал его Бревер**) — подбитый глаз Брюэра заклеен крест-накрест пластырем. В 1967 году в Вене наша сборная в пятый раз подряд стала чемпионом мира, выиграв все семь матчей с общим счетом 58:9.

В хоккей мы играли везде: во дворе и на уличных тротуарах, на катке стадиона «Динамо» (пугая шайбой проезжающих мимо барышень), на волжском расчищенном льду и даже на центральной террасе Набережной Космонавтов: матч на нейтральном поле, между ног прохожих, наш двор против ребят с улицы Лермонтова. Играли в валенках и на коньках, в «Харламова» и «Балдериса». Вместе с нами росли и наши клюшки. На смену пластиковым пришли простенькие деревянные, с прямым крюком, а у одного из лермонтовцев была даже алюминиевая, с крюком в дырочках, будто для вентиляции. Я один раз взял ее на пробу, мне не понравилось, тяжелая.

Во второй половине 1970-х и до дворового Саратова дошла мода на клюшки с загнутым крюком. Хотя заслуженный тренер СССР С. Митин предупреждал нас в прессе, чтоб мы не увлекались особо. Конечно, писал он, «они хороши тем, что прочны, другое достоинство — загнутый крюк усиливает бросок шайбы». Однако «обводка или передача шайбы с ее помощью сильно затруднена. Требуется немало времени, чтобы научиться владеть клюшкой с загнутым крюком также уверенно, как обычной».

Так мы и послушались. Купить модную — как у Бобби Халла — клюшку в Саратове еще было негде, поэтому бралась обычная. Прямой крюк нужно было сначала нагреть над огнем кухонной конфорки, а затем загнуть его, просунув в чугунные ребра батареи и оставив так на время. Потом обработать эпоксидкой, обмотать синей изолентой, и вперед — на лед! Помню, однажды я так сильно загнул крюк, хоть чужой жар загребай, что клюшку пришлось выбросить и купить новую. Видя мои мучения (ну и пятерки в дневнике), родители вскоре мне подарят профессиональную клюшку— «ЭФСИ»! «ЭФСИ» я тогда считал заграничным произведением, не зная, что за красивым и непонятным словом скрывается аббревиатура: Экспериментальная фабрика спортивного инвентаря.

В 11 лет Шуваев выйдет из больницы с жестким наказом от врачей: никакого спорта. Иначе — инвалидность. Втайне от мамы начнет играть сначала во дворе, потом в детской команде «Сокол». В 15 его заметят тренеры школы «Кристалла», и Шуваев станет вратарем молодежки 1964 года рождения. В 17 лет дебютирует в основном составе «Кристалла». В 18 сыграет первые матчи в высшей лиге чемпионата СССР, правда, за ижевскую «Ижсталь», куда его переманит Роберт Черенков.