Живописец других миров

Реальность современного человека – не более чем ширма, заградительное ограждение, которое мы веками возводили, чтобы защитить себя от неведомого. Научные открытия и произведения искусства, художественные интерпретации, кривая улыбка постмодерна и идеи глобализации и гуманизма помогают людям конструировать свою уютную реальность и осмыслять ее в рамках своих познавательных возможностей.

Когда-то, задолго до появления наслаивающегося друг на друга множества дискурсов, идей и концептов, человек оставался один на один с силами, превосходящими его во много раз, по сравнению с которыми он казался ничтожеством, низшим порядком бытия.

Те времена давно прошли, но наши надежные защитные механизмы порой все равно дают сбой и оставляют нас наедине со своими страхами. Когда, пропустив стаканчик в любимом пабе, ты отправляешься до дома короткой дорожкой, срезая через освещённый предзакатным солнцем знакомый перелесок, и внезапно оказываешься в месте, которое не узнаешь, вокруг что-то меняется. Сигнал телефона внезапно перестаёт ловить, и – всего на пару минут – до ближайшего поворота, который выведет тебя к очередной оживленной улице – ты понимаешь, насколько одинок перед лицом Вселенной. Щемящее чувство ужаса, память предков, поднимается из глубины человеческого существа каждый раз, когда привычный нам порядок вещей даёт сбой, а пространство с временем начинают действовать по доселе невиданным законам.

Впрочем, все эти суеверия давно в прошлом. Мы живём в век технологий, в который на Земле почти не осталось белых пятен, а каждому событию находится разумное объяснение. Человеку больше нечего опасаться.

Правда?

Подобными автобиографическими заметками наполнены десятки рассказов Говарда Филлипса Лавкрафта. Идея влияния детских переживаний на дальнейшую жизнь человека не нова, ее хорошо иллюстрирует известный афоризм Антуана де Сента-Экзюпери: «Все мы родом из детства». Однако мало кто, будучи ребенком, испытал то, что довелось пережить Лавкрафту, и сохранил при этом рассудок. В семье Лавкрафтов случаи душевного расстройства были отнюдь не редкостью.

Говард родился в Провиденсе, Род-Айленд, в августе 1890 года, и судьба с первых лет жизни мальчика начала подвергать его разнообразным испытаниям. Его отец, Уинфилд Скотт Лавкрафт, умерший в 1899 году, попал в больницу в состоянии «общего паралича душевнобольного» за шесть лет до этого, когда сынишке не было и трех. Первый приступ случился во время командировки в Чикаго, когда Уинфилд в гостиничном номере неистово кричал, что его жену насилуют этажом выше. Смирительная рубашка, неудовлетворительное заключение врача, усиливающиеся галлюцинации, годы мучений в больнице – Говард потерял отца в раннем детстве и почти ничего о нем не помнил. Тем не менее, ему удалось сохранить образ отца как сильного преуспевающего мужчины.

Многие исследователи пытаются изучать творчество Лавкрафта путем психоанализа, занимаясь анализом его миров через детские переживания, но во всем его наследии почти не найдется работ, в которых главный герой похож на отца: сильного, уверенного в себе, успешного. Интерпретация идей Фрейда о войне с «праотцом» меньше всего подойдет для того, чтобы понять, что из своего детства Лавкрафт воспринял в дальнейшей творческой жизни.

Страницы произведений Лавкрафта испещрены сценами его собственной жизни. Это кажется странным, учитывая, какую жуткую и паранормальную реальность он описывает в своих рассказах. Однако Лавкрафт не погружается в сверхъестественное с головой, а показывает, как оно соседствует с местами, которые нас окружают. Он рисует перед читателем тот мир, к которому привык сам, и одновременно обращает внимание на тонкую грань, которая отделяет его от чего-то чужеродного.

Местом действия большинства его рассказов становятся маленькие мрачные городки, разбросанные по Новой Англии: Аркхэм, Данвич, Инсмут. Лесистая и притулившаяся вдали от мегаполисов местность угнетает своей неприветливостью. Здешние жители замыкаются в закрытых общинах и не приветствуют чужестранцев, между маленькими поселениями пролегают долгие мили трущоб и холмов, гулко кричащие в ночи вороны и козодои даже в начале XX века вызывают в памяти старые легенды предков о колдовстве и дьявольщине в этих краях. Если вам доведется проездом побывать в таком месте, вы вдавите педаль газа и промчитесь мимо разваливающихся придорожных магазинчиков не останавливаясь.

Именно такими выглядели Провиденс и его окрестности для трехлетнего Говарда, когда он с матерью переехал в дом ее отца Уиппла Филлипса. Теперь они жили в огромном трехэтажном особняке классического викторианского стиля, величественном и холодном. Лавкрафт впитает в себя дух этого дома и его старины – уже во взрослом возрасте он будет ощущать, что родился не в ту эпоху, и антураж XVII-XVIII вв. ему гораздо ближе, чем современная разрастающаяся Америка. Порой он жалел, что в Войне за независимость победили не англичане – тогда бы вокруг не витал дух перемен.

Почти со зловещим – и несомненно с искренним – удовольствием Лавкрафт говорит устами одного из своих персонажей: «Я могу показать вам дома, которым по двести пятьдесят лет, а то и более; дома, которые были свидетелями таких времен, за которые все современные постройки давным-давно развалились бы в пыль». Он жил прошлым и даже когда вырос, старался отгораживаться от шумной поступи прогресса: купил печатную машинку «Ремингтон», но так и не научился на ней печатать, предпочитая создавать при помощи пера и чернил.

Случившееся с отцом Говарда, конечно, наложило отпечаток на его детство: мать следила за каждым шагом ребенка, боясь, как бы с ним чего ни случилось, как-то она чуть не сбила с ног гувернантку, которая, как ей показалось, слишком крепко схватила ее сына за руку. В то же время ему позволялось то, о чем не могли и мечтать сверстники. Говард учился дома, мог засыпать и просыпаться, когда ему хотелось, и довольно скоро стал полуночником.

Впрочем, оснований беспокоиться за здоровье сына у Сьюзи Лавкрафт было достаточно: юного Говарда долгое время беспокоили ужасные ночные кошмары, в которых переплетались сюжеты всех известных мифологий. Но больше всего мальчика пугали являющиеся к нему ночью странные твари, которых он называл «ночные мверзи». Позже именно эти образы будут взяты за основу существ во многих рассказах Лавкрафта.

Его проблемы тогда еще носили в основном психосоматический характер, и их лечение в юном возрасте могло быть достаточно простым: прогулки на свежем воздухе, общение со сверстниками, обычные мальчишеские увлечения. Опека матери лишила Лавкрафта и этого. Большую часть времени он проводил дома, а в те редкие моменты, когда бывал на улице, чувствовал себя изолированным из-за неумения общаться со сверстниками.

Для своего юного возраста он исключительно быстро овладевал новыми знаниями и с подачи деда начал знакомство с обширной домашней библиотекой, полной готических романов и приключенческих саг. Уже в четыре он проглатывал томами Жюля Верна и братьев Гримм, а в семь открыл для себя Эдгара Аллана По (американский писатель, поэт, считающийся создателем современного детектива и литературы жанра хоррор в его современном виде), славу преемника которого ему суждено будет сыскать. Арабские сказки, мифы Древней Греции, а затем и подшивки журналов по химии и астрономии заменили Говарду лучших друзей, чтобы потом найти отражение в его творчестве.

Прочитав примерно в том же возрасте «Тысячу и одну ночь», он был очарован обаянием и эстетикой исламской культуры и настоял на изменении дизайна своей комнаты под покои шейха. Интересно, что кто-то из родственников нарек его псевдоарабским именем – Абдул Аль-Хазред, а в будущем персонажу с таким именем будет уготовано важное место в творчестве Лавкрафта: безумный араб Аль-Хазред станет создателем великого «Некрономикона», книги чудовищной оккультной мощи.

Мать подарила ему телескоп, и мальчик подошел к новому увлечению гораздо серьезнее, чем к обычной игрушке. Он восемь лет издавал любительский научный журнал «The Scientific Gazette» и еще пять – «Астрономический журнал Род-Айленда». Далекие звезды и космические пространства, по сравнению с которыми человек представал несоизмеримо маленькой и незначительной величиной, одновременно восхищали и ужасали его. В зрелом возрасте Лавкрафт разовьет свой пессимизм в отношении человека в полноценную философскую позицию, противопоставив ее антропоцентризму классической западной мысли.

В 1896 году умерла жена Уиппла, бабушка Говарда по материнской линии – дом погрузился в траур, а шестилетнего мальчика начали преследовать ночные кошмары и неврозы. Слабое здоровье наложило свой отпечаток на мировоззрение Лавкрафта – он всегда тонко чувствовал шаткость своего положения, в котором земля в любой момент могла уйти у него из под ног.

Еще большим потрясением для Лавкрафтов стала смерть самого Уиппла в 1904 году – дед был крупным промышленником и обеспечивал семью, а, когда его не стало, стервятники-кредиторы растаскали наследство. Говарду с матерью пришлось сменить завораживающий юного эрудита особняк на маленький домик, снимаемый вскладчину с другой семьей.

Для Говарда смерть деда была и личной трагедией – этот человек, ставший главным мужчиной в жизни ребенка, воспитал в нем живой и пытливый ум, сформировал подростка как личность. Вдохновленный уроками Уиппла и всеми знаниями, которые он почерпнул от деда, Лавкрафт еще больше погрузился в ностальгию по тому времени, которое безвозвратно ушло.

После тяжелых жизненных ударов и без того чувствительный характер Сьюзи Лавкрафт окончательно испортился, а ее любовь к сыну стала маниакальной. Один из немногочисленных друзей Говарда вспоминает: «Я всегда буду считать, что это его мать, а не он, была больной – больной страхом потерять свою единственную оставшуюся связь с жизнью и счастье».

С каждым годом душевное состояние матери только ухудшалось. Она стала называть лицо сына и его самого уродливым и мерзким, отказываясь выпускать его на улицу. Не в последнюю очередь из-за этого Говард вырос замкнутым и нес клеймо «урода» на протяжении всей жизни.

Пугающие образы, с которыми он сталкивался как с тенями в закоулках фамильного особняка в детстве, и болезненные отношения с матерью сделали мир Лавкрафта мрачным и недоброжелательным для человека. Наука и литература показали, сколь мал человек в окружающем его океане неведомого. Наконец, память о прошлом объяснила, что заставляет человека раз за разом углубляться в те тайны, которые не стоило раскрывать.

Нередко главный герой его произведений – молодой человек, который пытается разузнать что-то о местности, в которой оказался, или о собственных предках, и поиски раз за разом ведут его к несчастливому концу. Например, в одной из самых известных историй Лавкрафта – «Морок над Инсмутом» – в центре событий оказывается молодой человек, который решил «полюбоваться природой, стариной и заодно выяснить кое-что по части собственной генеалогии». Отклонившись от своего маршрута, он попадает, в вымирающий, загнивающий городок Инсмут и становится свидетелем чудовищной трансформации местных жителей в результате контакта с бессмертным древним народом, живущим под водой. Стечение обстоятельств оказалось не чем иным как предзнаменованием, и в финале герой узнает, что его самого ждет та же участь, что и лишившихся человеческого облика инсмутцев.

Жажда сделать мир вокруг себя прозрачным и ясным, исследовать свои корни, чтобы познать самого себя, – все то, к чему почти на уровне очевидности привыкла западная цивилизация, наталкивается в интерпретации Лавкрафта на непреодолимое препятствие в виде чужеродного и пугающего.

Другой известный рассказ Лавкрафта «Случай Чарльза Декстера Варда» поражает причудливым хитросплетением огромного количества отсылок к культурным и научным феноменам и фигурой безумца, которая выводится в центр повествования. Дань величию ученых прошлого гармонично сочетается с историей о воскрешении великого некроманта и воссозданием навязчивого для Лавкрафта образа психбольницы. Гермес Трисмегист (мифический персонаж, сочетающий в себе черты бога Тота и Гермеса), Парацельс (1493 год – 1541 год знаменитый алхимик, врач, философ), Роджер Бэкон (1214 год – 1292 год, английский врач, алхимик, профессор богословия), Бойль (1627 год – 1691 год, английский естествоиспытатель, основатель современной химии) соседствуют на страницах «Случая…» с событиями и существами, которые выталкивают главного героя, альтер-эго Лавкрафта, за пределы разумного и рационального.

Проект Лавкрафта можно назвать децентрализацией человека во Вселенной. Из властелина мира и хозяина природы Человек превращается, соприкасаясь с непостижимым ужасом, в человека, которому суждено либо потерять свой облик, либо сойти с ума от невозможности осмыслить то, участником чего он стал.

Ощущение собственной неуместности и скрытой тревоги, выступившее в качестве одного из двигателей творческой энергии Лавкрафта, пробудилось к жизни несколькими случившимися с ним трагическими событиями. Отец скончался в психиатрической лечебнице, когда он был еще ребенком, но гораздо более серьезным ударом для тогда уже молодого писателя и журналиста в 1919 году стало помешательство матери. К тому времени Лавкрафт уже опубликовал несколько рассказов, получивших положительные отзывы, и вступил в Объединенную ассоциацию писателей любителей.

Именно схождение с единомышленниками, с которыми он дискутировал о литературе, судьбах мира и положении человека, вывело Лавкрафта из ступора, в котором он находился после нервного срыва и заболевания матери. Из-за перенапряжения он провалил экзамены в Брауновский университет, и, возможно, так и остался бы отшельником, если бы не случай. Его критическая заметка на опубликованный в журнале рассказ одного малоизвестного автора сорвала овации и вселила в Говарда хотя бы толику уверенности.

В 1917 он, дождавшись вступления США в Первую Мировую войну, попытался записаться добровольцем в гвардию, но его не взяли из-за слабого зрения. По другой версии Лавкрафт в очередной раз уступил деспотичной матери, которая не желала отпускать от себя сына. Очередная неудача, правда, не слишком огорчила молодого писателя, потому что к тому моменту он уже добился хоть какого-то успеха: стал президентом общества писателей-любителей, показал себя плодовитым поэтом и умным колумнистом.

Возможно, писательская карьера Лавкрафта пошла бы по совсем другому пути, если бы не случившееся с матерью. Уютный мирок политических баталий и лирики пошатнулся, когда самый близкий человек Говарда сначала потерял рассудок, а двумя годами позже погиб в результате неудачной операции в той же лечебнице, которая стала последним пристанищем его отца. «Я презираю себя за то, что продолжаю жить без всякого веского повода затягивать сей унылый фарс», – написал он после смерти матери.

Однако именно этот момент можно считать рождением того Лавкрафта, которому почти сто лет спустя философ Юджин Такер припишет совершение «третьего коперниканского переворота». Это выражение описывает то изменение мировоззренческой оптики, которое осуществил Коперник, опровергнув геоцентрическую картину мира и лишив человека места в центре вселенной. Второй коперниканский переворот, по собственному признанию, осуществил совершил в конце XVIII в. Кант, показав, что внешний мир является человеку не таким, какой он есть, а через призму его познавательных структур. Представление о человеке как о монополисте истины пошатнулось.

Что же роднит Лавкрафта, автора однообразных, по мнению многих, страшилок, с великими ученым и философом? Работа, проделанная писателем, при более глубоком прочтении, оказывается сходной с проектами Коперника и Канта. Лавкрафт в своих произведениях не просто лишает человека центрального места во вселенной, но и отбирает у него любые ориентиры, позволяющие обрести хоть какое-то место.

В одном из своих самых известных рассказов «Зов Ктулху» Лавкрафт отправляет персонажей в путешествие по собственному подсознанию и снам, которые оказываются не изнанкой привычной нам реальности, а окном туда, где нет места человеку. Его можно сравнить с еще одним революционером философии – Мартином Хайдеггером, который раскритиковал гносеологический оптимизм классической западной мысли, и показал, что человек боится, постоянно о чем-то беспокоится, в чем-то сомневается и в конце концов неизбежно предчувствует собственную смерть. При этом Лавкрафт стал кумиром не только среди современных поп-философов, но и в гораздо более широкой среде: писатели и режиссеры, творческие личности, начиная с его современника Роберта Блоха и заканчивая живыми легендами Стивеном Кингом и Джоном Карпентером, вдохновляются и восхищаются им. Даже классик Хорхе Луис Борхес отдал должное Лавкрафту, переосмыслив его наследие в истории «Есть многое на свете…».

Поверхностный слой прочтения рассказов Лавкрафта позволяет увидеть в них только стилизованные под готику и написанные высокопарным слогом зарисовки, структура которых часто остается неизменной. Но то, что может показаться навязчивым мотивом – столкновение с чем-то пугающим, невозможность осмыслить это, печальный исход – на деле является попыткой хоть на мгновение приоткрыть завесу иллюзорной реальности, которую, по Лавкрафту, мы привыкли считать своим миром.

То, что сейчас позволяет давать философскую интерпретацию фильмам ужасов и книгам и само становится для них основой, далеко не сразу сделало Лавкрафта культовым писателем. Ему только предстояло создать произведения, которые оставят неизгладимый след и в истории мысли, и в массовой культуре, когда спустя месяц после смерти матери прогруженный в себя он отправился в Бостон на съезд писательского клуба.

Мать многое значила для Лавкрафта, и, хоть ее смерть и вызвала творческий прорыв, ему была жизненно необходима сильная женщина, способная направить его талант в нужное русло. И именно поэтому поездка в Бостон летом 1921 года оказалась для него судьбоносной.

В Бостоне Лавкрафт встретил Соню Грин, еврейскую эмигрантку русского происхождения. Робкий и замкнутый Говард без памяти влюбился в Соню, которая была на семь лет старше него и держала шляпный магазин. Девушка ответила молодому писателю взаимностью, он задержался в Бостоне до конца августа, а вернулся в Провиденс вместе с Соней, с которой он после одной кратковременной разлуки больше не хотел прощаться.

Восторженный, он познакомил ее со своими властными тетями, которые, впрочем, продолжали психологически подавлять неуравновешенного Лавкрафта и не одобряли его выбора. Тогда это не слишком беспокоило Говарда – жизнь для него налаживалась.

Нашлось даже более-менее постоянное место работы – знакомый по журналистским годам Джон Хутэн предложил ему опубликовать сериал из шести жутких историй, объединенных сквозным персонажем, для издания Home Brew. Лавкрафт создал мини-сборник «Герберт Уэст – реаниматор», который был опубликован в нескольких выпусках журнала на протяжении 1922 года.

В течение нескольких месяцев написав еще несколько историй, находившийся на творческом подъеме Лавкрафт решился на самый серьезный поступок в своей жизни и в начале 1924 года сделал Соне предложения. Пара сыграла свадьбу 3 марта, и на сбережения, составленные из его скромного наследства и ее бостонских накоплений, переехала в Нью-Йорк.

Журнал «Таинственные истории», в котором Лавкрафт тогда печатался, предлагал ему возглавить отделение в Чикаго, но писатель отправился в другой мегаполис, куда в погоне за американской мечтой его влекла жена. Оказавшись в шумящем и гудящем Нью-Йорке, Лавкрафт, который мог считать последние годы самыми счастливыми в своей жизни, словно дрогнул и захотел переиграть то, что уже случилось.

Нетерпимость не была для него чем-то новым. Из-за проблем с психикой у обоих родителей, а также нескольких странных смертей в женском роду по материнской линии Лавкрафт, в свое время, глубоко погрузился в рефлексию над прошлым семьи и тем, что оно могло значить для него самого. К тому же, в консервативных и замкнутых поселениях Новой Англии были исторически распространены кровосмесительные браки, и тема инцестуальной деградации и вырождения целых семейств уже находила свое отражение на страницах рассказов отшельника из Провиденса.

В «Притаившемся ужасе» специалист по паранормальным явлениям расследует нападения жутких косматых существ, которые случаются вблизи обветшалого поместья, и узнает, что эти существа – лишившиеся человеческого облика в результате многолетнего вырождения потомки семьи, жившей в особняке. Герой с трудом узнает в тварях, выползающих из разветвленного тоннеля нор под поместьем, нечто человеческого происхождения. Только гетерохромия, редкая особенность глаз, которая была присуща жившим на этой земле поселенцам, позволяет понять, с чем ему довелось столкнуться.

Еще одна история на ту же тему – «Артур Джермин» – повествует о нескольких поколениях одной семьи, в которой каждый из первенцев мужского пола отличается необычайным уродством и умирает странной смертью. Наконец выясняется, что давний предок этого рода, путешественник Уэйд Джермин во время экспедиции по джунглям Конго вступил в связь с почитаемой племенами человекообразной белой обезьяной, и все остальные Джермины являются плодом союза человека и животного. Не в силах вынести абсурдной и отвратительной подоплеки собственной биографии, ныне живущий потомок Уэйда Артур кончает жизнь самоубийством.

Лавкрафт, исполненный гордости своим происхождением и фамилией, придерживался почти ницшеанских взглядов на человечество: все люди не могут и не должны быть равны. Он пришел к выводу, что тратит время зря в разлагающемся под тяжестью собственной громадины городе, в котором не может даже найти работу. Объяснившись с Соней в письме, Лавкрафт в 1926 году возвращается в Провиденс, единственное место, где он мог быть счастлив.

Окончательный разрыв и развод с Соней три года спустя стал, пожалуй, вторым критически важным после смерти матери событием в жизни Лавкрафта. «Моя дорогая, если ты уйдешь от меня, я никогда не женюсь вновь. Ты не осознаешь, как высоко я тебя ценю», – писал он ей, сохраняя присущую своему образу чопорность и не позволяя вульгарному «люблю» занять место сдержанного «ценю».

Лавкрафт мог расстаться с любовью всей его жизни, но с почти меланхолимным удовольствием культивировал ее образ и собственную трагедию, связанную с расставанием.

Незадолго до развода он вернулся в родной Провиденс и снова стал жить так, как привык с детства. Основным источником заработка для него стали уже не собственные рассказы, а работа, связанная с редактурой и написанием текстов для других. В это время он не просто работает «литературным негром», а делает это для знаменитого иллюзиониста Гарри Гудини, написав для него за 75 долларов работу, посвященную разоблачению астрологии и гороскопов. Живя вместе с Соней в Нью-Йорке, Лавкрафт уже писал от лица популярного фокусника в рассказе «Погребённый с фараонами». Тогда он получил за собственный труд внушительные сто долларов, но теперь Лавкрафта кормила та работа, которую он предпочитал называть «призрачным авторством».

Помимо заработка он ценил в подобной работе и наставническую роль и видел себя кем-то вроде литературного гуру для подопечных. Например, одну из своих клиенток, миссис Рид, он отучивал использовать псевдонимы, считая их способом лишний раз индивидуализировать текст.

В этом в очередной раз проявилась жизненная позиция Лавкрафта как аристократа, который смотрит на людей свысока, а тем более на тех, кто мнит себя поэтом или писателем. В этот период он все чаще критикует эскапизм, стремление сбежать от реальности, и предлагает наоборот встретиться с ней лицом к лицу, хоть и на полусогнутых ногах:

Его тоже тошнило, но в Провиденсе и знакомой обстановке у него вновь пробуждается интерес к жизни и творчеству. Тогда же рождается знакомый миллионам Лавкрафт – автор составленных задним числом после его смерти «Мифов о Ктулху», существе, ставшим одним из главных поп-символов современности. Мрачные мифы Лавкрафта – подвижная экосистема, не имеющая строгих логических границ, но лишь намечающая общие смысловые и мировоззренческие рамки. Сам Лавкрафт сознательно не объединял их в систему, он действовал не как творец нового мира, а как случайный наблюдатель, который составляет нечто вроде документальной хроники ужасающих происшествий. Выводы каждый мог сделать сам. Каждый рассказ представляет собой пазл в образе всей лавкрафтовской вселенной, и только вместе они формируют общую безрадостную реальность.

Лавкрафту, как мизантропу и пессимисту, в этих работах впервые удалось не только найти единый фундамент для своих идей, но и философскую основу:

Весь пантеон составляют те самые «ночные мверзи», которые мучили маленького Лавкрафта в детстве и стали для него почти реальными во взрослой жизни. Критики, имеющие отношение к религии, очень прохладно отнеслись к новоявленным божествам Лавкрафта, считая их лишь глупыми рассказами для детей. Это логично: религиозное осмысление Ктулху (мифологический герой, созданный Лавкрафтом. Это одно из сильнейших существ в лавкрафтовской мифологии, обитающий на дне Тихого океана в подводном городе Р'лье), Азатота (мифологический герой, созданный Лавкрафтом, являющийся высшим божеством пантеона Старших Богов), Ньярлатхотепа (мифологический герой, созданный Лавкрафтом, божество, имеющее тысячи обличий, воплощение хаоса) не ведет ни к какому позитивному выводу и лишает человека хотя бы какого-то места в мире.

Эти древние боги не просто были до нас и не просто старше мира – они и есть настоящий мир, в котором человек оказался лишь случайным прохожим. Эти боги не сверхъестественны по своей природе, а реальны даже больше, чем люди. Героям рассказов Лавкрафта они кажутся поначалу не более чем страшными байками, но лишь потому, что люди неспособны их принять.

Лавкрафт неоднократно подчеркивает невозможность контакта с теми, кто онтологически является сущностью гораздо более устойчивой и значительной, нежели человек. На фоне неутешительного вывода о статусе человека в подобной картине мира, наука кажется не более чем современной формой примитивного мира, которая интерпретирует то, что человек не в силах объяснить.

Если у Гомера и Гесиода (один из первых древнегреческих рапсодов, написавший две дошедшие до нас поэмы – «Труды и дни», «Теогония») есть представление о «золотом веке» (представление, которое встречается в множестве культур, о самом блаженном времени в истории человечества), то архитектура лавкрафтовской мифологии предполагает, что есть только время разного рода «древних», а люди – лишь мимолетная вспышка на теле мира существующего так давно, что нам невозможно это представить.

Такое понимание разительно отличается от всех известных нам религий, в том числе христианства, в котором Бог – это не только суровый судья, но и отец, товарищ человечества, безмерно любящий его. Космогония Лавкрафта отправляет человека на периферию мироздания, лишая его статуса творения высших сил.

Говард разочаровался в христианстве еще в детстве, когда в воскресной школе ему рассказывали библейские мифы, которые, во-первых, казались ему похожими на глупые сказки, а во-вторых, низвергали великую Античную мифологию, к которой он трепетно относился. Во взрослой жизни Лавкрафт занимал менее радикальную позицию, но от скептического отношения к религии не отказывался никогда.

Во многом, мифы о Ктулху – это ещё и попытка найти выход из мировоззренческого кризиса, в который погрузился Запад после Первой Мировой войны. Оголившийся религиозный нерв собственных исканий Лавкрафта, совмещенный с научными интересами, оформился в сложное визионерско-философское понимание мира. Кризис человечества – вот центральная идея Лавкрафта и источник противоречий, которому он пытался дать объяснение. Это нашло отражение и в его образе жизни, в его подавленной тоске по аристократии. Все его творчество – попытка расширить горизонт «человека масс» (представление, которое встречается в множестве культур, о самом блаженном времени в истории человечества) за пределы примитивной мирской жизни. И именно поэтому большинство его героев – историки, литераторы, журналисты и просто мечтатели, те, кто находится в поиске альтернативной реальности и приобщается к ней через расследование тайн или оккультные практики.

В рассказе «Переживший человечество», написанном Лавкрафтом в соавторстве с Робертом Барлоу (американский писатель, поэт, историк, соавтор и популяризатор творчества Г. Ф. Лавкрафта в мире), рассказывается история попыток человечества выжить после глобального потепления, вызванного увеличением размеров Солнца. Главный герой, мальчик Ул, после смерти всех людей остается единственным человеком на планете, слоняясь по земле в поисках воды. В финале он находит колодец, в котором есть немного воды, но поскальзывается, разбиваясь об его дно.

Эта работа как нельзя лучше характеризует пессимизм Лавкрафта, для которого человек всегда одинок и неизменно движется к своему трагичному концу.

Сам Лавкрафт, с детства отделившийся от сверстников и чувствовавший себя изгоем, только в зрелом возрасте обрёл настоящих товарищей среди соавторов. Cреди множества людей, с которыми Лавкрафт вел переписку, самые теплые отношения у него установились с Робертом Ирвином Говардом (величайший писатель-фантаст родом из США, один из основателей современной фантастики), писателем-фантастом и создателем популярной вселенной Конана-киммерийца (Конан-варвар – вымышленный персонаж из сеттинга Киммерии, созданной Робертом Ирвином Говардом. Один из самых популярный персонажей в современной поп-культуре).

Наследие Говарда несколько обширнее, чем известно широкой публике: он много писал в жанре хоррора, например, о Джоне Кироване, ирландском оккультном исследователе. На этой почве они и сошлись с Лавкрафтом: после выхода в журнале «Weird Tales» рассказа «Крысы в стенах» Роберт Говард и Лавкрафт вступили в переписку, которая продлилась шесть лет. Они и еще один автор, Кларк Эштон Смит (американский писатель-фантаст, специализировавшийся на жанре хоррор), назвали себя «тремя мушкетёрами» и сотрудничали с журналом на постоянной основе.

Их переписка насчитывает сотни писем на самые разные темы: от расовых вопросов до критики религии, от политики до новейших тенденций философской мысли. Противоположности притягиваются, а отличия между двумя писателями лучше всего заметны на примере их собственных сквозных персонажей, которых каждый списал с самого себя. Если воитель Конан Говарда – огромный и энергичный герой, то Рэндольф Картер Лавкрафта (вымышленный персонаж, встречающийся в «старших текстах» Г. Ф Лавкрафта. Он фигурирует в шести рассказах автора, считается одним из его альтер эго) – меланхоличный, погруженный в себя исследователь с таинственным пришлым.

События на политической арене только подкидывали приятелям поводы для дискуссий, и Лавкрафт на протяжении всей жизни имел своё мнение относительно исходящего в мире. Одно время он испытывал симпатии к идеям Адольфа Гитлера и считал, что гитлеровская диктатура – единственный вариант окончательно реализовать «Закат Западной Европы» (основополагающее философское произведение Освальда Шпенглера, в котором анализируются причины распада цивилизаций, в том числе и европейской). В то же время он поддерживал «Новый курс» (экономическая политика, которая была разработана и проведена правительством Франка Рузвельта). Рузвельта, который привлекал его своими образовательными реформами.

В конце жизни взгляды Лавкрафта можно было бы назвать «интеллектуальным фашизмом»: он ни во что не ставил людей, но считал, что человек обязан развивать и прогрессировать относительно самого себя. В системе, которая казалось ему идеальной, диктатор избирался путем голосования только тех людей, кто имел определенный уровень IQ, знание современной жизни и культуры. Такой вид политического устройства напоминал классические утопии, и был в вполне в духе Лавкрафта с его страстью к архаике.

Роберт Говард раскритиковал друга, заметив, что такая диктатура будет ничем не лучше любой известной тирании – никакой свободы человека достигнуть в итоге не удастся. Во многом под влиянием этой критики Лавкрафт в 1933 году отказывается от своих фашистских взглядов.

Приятелям по переписке так и не было суждено встретиться лично: Роберт Говард совершил самоубийство из-за смерти матери, к которой он был невротически привязан. Для Лавкрафта это событие стало серьезным потрясением: он не просто потерял друга, но и увидел в этом самоубийстве тот путь, который при определённом развитии событий мог ждать в своё время и его.

Смерть Говарда наряду с постоянной нуждой в деньгах окончательно расстраивает здоровье Лавкрафта, который остаток своей жизни провёл, как и хотел, наедине с собственными персонажами и пугающими образами в родном городе. Говарда Лавкрафт пережил только на 9 месяцев. В феврале 1937 он перестает вести обширную переписку из-за болей в желудке, а уже в начале марта ему был поставлен смертельный диагноз – рак.

Говард Филлипс Лавкрафт умер на рассвете 15 марта, до последнего оставаясь джентльменом и скрывая боль за страдальческой улыбкой. Древние, певцом которых он стал, наконец забрали Лавкрафта к себе. Его похоронили на семейном участке на кладбище Провиденса, и слова «Я – Провиденс» на надгробии отдают дань родному городу, который всегда был для него чем-то большим, нежели просто местом действия.

В 1971 молодой учитель английского языка в штате Мэн дописал рассказ «Я – дверной проем», который в том же году опубликовали в журнале «Cavalier». Это история про космонавта, который после путешествия на Венеру становится вместилищем для чужеродного инопланетного организма. На его пальцах руки возникают глаза, которые способны убивать других людей взглядом. Его тело – больше не его, да и сам он теперь – не просто человек.

Спустя семь лет, когда учитель английского языка уже стал мировой знаменитость, рассказ «Я – дверной проем» вошел в сборник «Ночная смена», названный так по заглавию другого входящего в него рассказа – про гигантских крыс, которыми кишит подвал фабричного здания. Еще через пятнадцать лет бывший учитель английского языка Стивен Кинг уже разменял пятый десяток и осунулся. В еще один – уже третий – сборник рассказов он включил историю под названием «Крауч-Энд» про пару потерявшихся туристов в Лондоне, которая столкнулась с чем-то необъяснимым и не укладывающимся в их представления о пространстве и времени.

Между первым и вторым сборниками рассказов бывшего учителя вышел фильм «Нечто», сместивший «Чужого» Ридли Скотта с постамента лучшего научно-фантастического хоррора. В «Нечто» рассказывается история сотрудников антарктической станции, столкнувшихся с паразитическим инопланетным организмом, настолько ужасным, что его невозможно рационально осмыслить – с ним можно только бороться, рискуя потерять рассудок.

15 июля 2016 года пятеро подростков проснулись знаменитостями. Они исполнили главные роли в сериале «Очень странные дела», который завоевал восторженные отзывы критиков и стал хитом платформы Netflix. Одной из фишек сериала, в котором четырем школьникам и одной необычной девочке противостоят выходцы из параллельной реальности, является множество отсылок к культовым произведениям 70-х и 80-х, что и гарантировало мгновенное появление фан-базы. Пожалуй, главными объектами для оммажей создателей сериала братьев Даффер стали Стивен Кинг и Джон Карпентер.

Эту историю можно продолжать очень долго.

Все эти – и сотни других – произведений не появились бы, если бы их авторы не испытали в том или ином виде влияние отшельника из Провиденса Говарда Филллипса Лавкрафта.

1. «Восставший из ада»
2. «Город живых мертвецов»
3. «Плетёный человек»
4. «Дети кукурузы»
5. «Дагон»
6. «Реаниматор», «Невеста Реаниматора», «Возвращение Реаниматора»
7. «Зловещие мертвецы 1, 2, 3»
9. «Зубастики»
10. «Нечто»
11. «Багровый пик»

1. «Очень странные дела 1, 2»
2. «Тьма»
3. ОА
4. «Эш против зловещих мертвецов»
5. «Американская история ужасов» 2 и 6 сезоны
6. «Секретные материалы»

1. «Зов Ктулху»
2. Tesla vs Lovecraft
3. Darkest Dungeon
4. Darkness Within: In Pursuit of Loath Nolder
5. Penumbra: Black Plague
6. Eldrtich

1. «Манчкин Ктулху»
2. «Ужас Аркхэма»
3. «Древний Ужас»
4. Mansion of Madness
5. «Знак древних»
6. «Праздник в Кингспорте»
7. Pandemic: Reign of Cthulhu

1. Лайон Спрэг де Камп - «Лавкрафт»
2. Мишель Уэльбек - «Г. Ф. Лавкрафт. Против человечества, против прогресса»
3. Томас Лиготти - «Заговор против человечества»
4. Lin Carter - Lovecraft: A Look Behind the Cthulhu Mythos
5. Sunand Joshi - H. P. Lovecraft: A Life