Но стало светло

Тяжело разделять самоуверенность тех, кто услышал в новом альбоме БГ только весть о погибели мира в целом и отечества в частности – хотя бы потому, что это настолько очевидно для пластинки с названием «Время N», что может оказаться только антиправдой, но никак не истиной.

При этом сама заглавная песня, открывающая треклист, даёт явную коррозию картинки: классическая литера N выполняет не столько смысловую, сколько формальную функцию – позволяет на письме обойти матершину. Вдобавок сам БГ, как известно, не был сторонником включения песни в альбом, и не из-за боязни произнести ужасные истины, а скорее наоборот – ввиду незатейливости материала. А пластинка «Время N» без пошлятины типа «позвольте расшатать скрепы и опоры» – это, согласитесь, несколько другое дело.

Гребенщикову в его лучших вещах вообще не близка ни эзоповщина, ни «левиафанщина», поэтому тревожность новых песен (и не всех) можно снимать как один из слоев повествования, благодаря которому БГ, вопреки строчке из своей же старинной песни, погасил весь свет – но стало светло. Впрочем, это происходит только во второй половине пластинки.

Борис Борисыч и правда стал чувствительнее к запаху серы, но я не готов видеть в этом перелом гребенщиковского мироощущения, о котором говорит, например, мой добрый друг, поэт Карен Тараян. Неужели несложная, хоть и центральная в альбоме реплика «посмотри мне в глаза и скажи, что это воля твоя» звучит острее, чем пластинка «СОЛЬ», на которой Гребенщиков без экивоков пел о революции в сельсовете с еще вполне провидческой для 2014 года строчкой «из центра, губернатор, пришел сигнал скормить тебя волкам»?

Да, обращение к Создателю – это иной масштаб, но вот уж громадное событие в жизни БГ – повторить за Иваном Карамазовым.

А в остальном... Тот, кто стоит в пробке, думает, что Гребенщиков поёт о пробках; кто ходит на митинги – слышит о митингах; давайте я со своей стороны скажу, что «Огни Вавилона» – это гимн чемпионата мира по футболу (а что, ты ж «выходишь к воротам, чтобы принять угловой»). Самое интересное, что любая трактовка может оказаться правдивой, потому что БГ – это по-прежнему смена масок (грубое определение), игра во всё. А игрок не может приносить весть о конце света, потому что он никогда не на передовой, не в числе встречающих, и глупо выбирать песни «Аквариума» для замера температуры в бою.

Бояться мы будем тогда, когда Гребенщиков из многомерного станет двухмерным, и не ввиду деградации мира, а ввиду деградации художника. Потому что условная вульгарность афоризма «в Ростове наступает dolce vita, сказать по-нашему – комендантский час» в разы лучше безусловной вульгарности вроде «все кричат «вира», а выходит «майна»».

И поэтому хорошо, что две самые грохочущие песни альбома – «Темный как ночь» и «На ржавом ветру» – на самом деле грохочут в знакомом «аквариумовском» мажоре, а лирический герой «Соли» называет себя «говорящим прямо о второстепенном».

Если же первостепенное значение имеет тот самый надрывный вопрос к богу насчет «воли твоей», то, пожалуй, и здесь не всё безвыходно. Чем ужаснее наши знания о мире, тем важнее области незнания. «Действительность по-прежнему недостижима» – спел Гребенщиков четыре года назад. Эти лакуны крайне важны, потому что они и есть «то, на чем машина дает сбой».